Кинопоэма о природе любви и времени

Возвращение Вонга Карвая к самому себе – кривой дорожкой, но с элегантностью, достойной великого мастера

В фокусе – зрелые годы Ип Мана, всемирно известного популяризатора кунг-фу и учителя Брюса Ли. В южном Фошане в 30-е годы он сражается с бойцами Севера, закрепляя за собой звание мастера. Десятилетие спустя Ип вынужден расстаться с семьей и бежать из страны в Гонконг. Параллельно разворачивается история его так и не состоявшегося многолетнего романа с Гонг Эр – наследницей великого мастера Севера.

Казалось бы, и недюжинный прокатный успех в Азии, и сам выбор темы свидетельствуют о завершающем этапе давней эволюции Вонга Карвая: изысканный художник окончательно превратился в крепкого жанрового режиссера, чующего нутром запрос рынка и снявшего после «Моих черничных ночей» еще один «форматный» фильм – на сей раз о боевых искусствах. Но все это чистой воды иллюзия. «Великий мастер» – стопроцентно авторское кино, в своей наиболее концентрированной форме. Взяв за основу биографиюдействительно популярного персонажа, о котором только за последние годы в Китае сняли несколько байопиков, Вонг создал фантазию настолько вольную, что, убрав из диалогов имена собственные, можно было бы устроить викторину даже среди знатоков материала – вряд ли многие угадали бы в главном герое Ип Мана.

Как ни странно, при этом в фильме нет искаженных фактов, и даже во внешности нестареющего дэнди Тони Люна с щеголеватой белой шляпой можно угадать черты прототипа. Однако Вонг – несравненный виртуоз эллипсиса, и умолчания искажают стройную фабулу жизни до неузнаваемости. Темные очки режиссера столь причудливым образом преломляют свет, что на экране возникает очень своеобразная версия реальности – поэтический лимб,путешествие по которому можно сравнить с наркотическим трипом. Эта дорога, которую герои преодолевают вместе со зрителями, для первых оказывается своеобразной инициацией в Большую Историю, а для вторых, напротив, оборачивается столкновением с мифом.

Из вечного пространства сказочного Китая, живущего по строгим (и неведомым для посторонних) кодексам чести, Великие Мастера поневоле перемещаются в XX век с его грязью и жестокостью, предательствами и еще больнее ранящим безразличием. Сопротивляется этому неминуемому спуску в Ад лишь хрупкая на вид девочка. Она влюблена в мужчину, который и старше, и мудрее, и талантливей ее, да еще вдобавок женат. Поклонники Ип Мана уже обвинили Вонга в том, что героиню на экране показывают чаще, чем героя, – но как еще можно было увидеть этого полубога, одновременно схематичного и неправдоподобно человечного, если не глазами любящей (и любящей безответно) женщины? Совершенство неуязвимого Мастера оттенено несовершенством мира, живое воплощение которого – одинокая и яростная неудачница Гонг Эр – и позволяет фильму обрести легкое дыхание.

По Вонгу, фильм есть сон – греза о невозможном, о преодолении времени. Режиссер, прививший миру моду на окончательно опошленные его эпигонами рапиды, вновь замораживает стрелки на часах и закольцовывает происходящее, склеивая его в ленту Мебиуса. Перрон, мимо которого необъяснимо медленно, почти бесконечно идет набирающий скорость поезд, превращается в зал ожидания Чуда. Финал грустной сказки известен заранее, так что надежда умирает, не успев родиться. Но умирает она настолько долго, что позволяет в полной мере насладиться щемящей декадентской тоской, такой всеобъемлющей, что ее объект теряется в тумане. Красавица, не дождавшаяся любви своей жизни? Великий мастер, потерявший все, чем обладал? Мир, бесследно ушедший на дно столетия как Атлантида? Тайный кодекс учения, превратившегося в собрание общих мест? Или Брюс Ли, не успевший за жизнь почти ничего, но ставший звездой посмертно, – тот самый одинокий мальчик среди взрослых мужчин, застывающий в стоп-кадре на закрывающей фильм фотографии? Возможно, и он тоже.